Социолог Дмитрий Петросян рассказал, как пандемия изменила владимирцев

30 марта исполнился год со дня, когда региональный Роспотребнадзор сообщил о первых заболевших коронавирусом жителях Владимирской области. Весной 2020 года регион пережил локдаун, а часть ограничений для бизнеса просуществовала вплоть до начала 2021 года. ПроВладимир поговорил с доцентом РАНХиГС, кандидатом философских наук, социологом Дмитрием Петросяном о том, как коронавирус и связанный с ним коронакризис изменил настроения и привычки владимирцев, как пандемия повлияла на отток людей из региона, доходы, отношение к государству, а также почему владимирцы не спешат вакцинироваться. Это первая часть разговора с социологом.

ПроВладимир: Как владимирцы отреагировали на пандемию? Они вышли из нее, «оглядываясь назад» или с планами на будущее? И вышли ли?

Дмитрий Петросян: Первоначально был довольно сильный шок. Если мы смотрим по прошествии времени, летом мы проводили опрос и подавляющее большинство сказало, что ситуация с коронавирусом сказалась на их жизни негативно, что вполне естественно. С другой стороны, мы смотрим по общему показателю социального самочувствия. Это оценка собственных перспектив, оценка текущего состояния, оценка социально-экономического положения в своем поселении и в регионе в целом. Мы не видим за последние 5 – 6 лет никакой динамики. Мы имеем одну и ту же картину из года в год. Спокойную картину: большинство занимает промежуточную позицию, считают, что ситуация не изменилась ни в худшую, ни в лучшую сторону. 20% в среднем высказывают негативную позицию, 20% позитивную. Такая картина очень ровная.

Мы каждый день ждем, что есть какой-то фактор, который должен ухудшить восприятие ситуации. Например, пенсионная реформа. Мы ожидали, что ситуация будет ухудшаться. Коронавирус. Мы думали, что ситуация будет оцениваться хуже, чем год назад. Мы видим не кривую, а ровную, которую мы выявляем с помощью наших традиционных количественных методов анкетирования. Она не показывает никакие изменения в настроениях людей. То ли здесь что-то уже с самим методом не то. Простые анкетные опросы с градацией от 1 до 5 не показывают изменений, из года в год на троечку все оценивается. При применении интервью, фокус-групп мы видим, что настроения меняются в худшую сторону. Частично это связано с тем, что методы не так хорошо работают, как они работали еще недавно. Нужно искать другие подходы, больше уходить в качественные методы и на основании их уже картину более полную представлять.

Почему еще это происходит? У нас разные слои населения отреагировали на пандемию и на локдаун, и на опасность заболеть по-разному. Мы привыкли оперировать понятием «россиянин», «владимирец», выделяя некоего модального человека и его оценку выдавать за ощущение общества. Это неправильно, потому что пандемия показала − у нас в разном социальном положении находятся разные социальные, профессиональные и имущественные группы. Поэтому в этой ситуации оказались выигравшие, проигравшие и те, кто не очень сильно изменили свою жизнь. Например, в силу того, что у нас очень большая доля занятого населения работает в бюджетной сфере, все эти люди, включая и меня, продолжали получать зарплату и работать. Получается, что у нас где-то не менее половины занятых трудоспособного населения продолжали получать зарплату также как получала. При этом у кого-то интенсивность труда повысилась с переходом на дистанционную работу, у кого-то понизилась наоборот. Здесь очень разные настроения у людей.

Врачи: на них легла огромная нагрузка. Они из тех, кто почувствовали пандемию наиболее остро. При этом, в финансовом выражении они не потеряли. Работники образования − учителя школ − это очень сильная перестройка деятельности, изменение ответственности, изменение нагрузки. Они почувствовали сильно. В высшей школе переход на дистанционный режим также требовал определенных усилий, но не таких больших, как в школе.

В администрации Гусь-Хрустального района мне говорили, что в принципе пережили пандемию нормально. Там много предприятий непрерывного типа и они не прекращали работать. В итоге получается, что у нас серьезные финансовые потери понесли представители малого и среднего бизнеса, самозанятые, которые зарабатывают своим трудом и бизнесом.

Именно они ощутили то, что государство не помогло в том масштабе, в котором они ожидали бы помощи. Бюджетники просто сохраняя зарплату, которая была до этого, уже и не предъявляли таких требований, чтобы государство им еще и помогло. Конечно, сильно пострадали те, кто находились в «серой зоне» и работал неофициально, кто работал на нескольких работах. Они остались без текущих доходов.

Единственное ухудшение, которое мы видели − все отмечают материальное ухудшение материального положения семей. Доля отмечающих ухудшение больше, чем в предыдущие годы. Все-таки этот фактор оказывается самым влиятельным. Тут и длительный экономический кризис, и резкое изменение жизненных условий.

ПроВладимир: Богатые стали богаче, бедные − беднее?

Дмитрий Петросян: Вообще, в любых кризисных условиях богатые обычно богатеют, бедные, кто находится в самом низу − им уже некуда двигаться дальше − сохраняют свой статус, низший средний класс, средний класс теряет больше всех. Под средним классом я понимаю не средний доход, а качественно иной уровень жизни, подразумевающий доход выше среднего арифметического. Они начинают сдвигаться в сторону модального дохода, который у нас на самом деле находится на уровне нищеты. Средняя зарплата по региону позволяет жить от зарплаты до зарплаты. У нас львиная доля дохода по всем статистическим данным уходит на текущее потребление, на качественные услуги и сбережения денег почти не тратят. Это говорит о том, что в классическом понимании представителями среднего класса среднего россиянина назвать нельзя. Это бедность, не нищета.

Доходы падают, это не секрет. В некоторой степени доходы упали из-за локдауна. Но и без этого они уже падали много лет. Когда мы говорим, чего люди ждут от правительства и как они относятся к тому объему помощи, который был оказан, нужно сказать, что население от правительства многого не ждет. У нас уже много лет люди отвечают, что кроме них самих никто ничего не сделает и ни за что не отвечает. Нужно надеяться на собственные силы. Для правительства это очень хорошо, что люди многого от него не ждут и готовы полагаться на собственные силы. Это такой вариант атомизации общества. То, что правительство много не помогло, сильно никого особо и не расстроило. Никто ничего и не ждал. Правительство повело себя чутко, что с одной стороны была объявлена не чрезвычайная ситуация, а режим повышенной готовности, который предусматривал ограничения, но жесткого контроля, как в Москве, у нас во Владимирской области не было.

Ограничения введены, но либо ресурсов не было, либо цели такой, до жесткого цифрового контроля не дошли. Первый месяц после введения локдауна город опустел, а потом люди начали двигаться, нащупывать, куда можно ходить. С другой стороны, идти особо некуда было, потому что все было закрыто. К лету многие начали выезжать на природу, каким-то образом люди сами научились самостоятельно выходить из ситуаций. Пока люди не готовы объединяться для решения проблем и предпочитают индивидуальные стратегии. Как-то помогают друг другу внутри семьи. Семейные способы выживания у нас превалируют. То, что государство не оказало помощи в том объеме, в котором оказывали своим гражданам развитые страны, никого не удивило, никого не раздражало и не вызвало политических движений.

Реакция правительства не вводить жестких ограничений, а предоставить самим людям решать, как им ограничивать свою жизнь, она в этом смысле сняла напряжение. Если бы при отсутствии поддержки ввели жесткие ограничения, то это вызвало бы сильное раздражение. Через год пришли к чему: показатели ежедневного выявления заболевших такие же, как год назад, когда вводили жесткий локдаун. Но сегодня люди уже привыкли, что живем в новой реальности. У нас все открыто, работает, передвигаются, в общественном транспорте далеко не все ходят в масках. В магазинах маски требуют надеть, только если стоят камеры и кассиры боятся, что их оштрафуют. В принципе, у нас все население ведет себя так, что все прошло и ничего не происходит. Это дает контраст с Европой, где все продолжается и открыто говорят о третьей волне. У нас сейчас также говорят, что третья волна возможна, но, по сравнению с пиковыми показателями, у нас идет снижение.