Социолог Дмитрий Петросян: что такое «счастливая семья» в представлении владимирцев?

Продолжаем публиковать интервью с владимирским социологом, кандидатом философских наук, доцентом РАНХиГС Дмитрием Петросяном. Первая часть беседы была посвящена грядущей реформе муниципальной власти, а также изменениям, произошедшим с уходом губернатора Владимира Сипягина.

Эта статья посвящена самому сильному и стабильному социальному институту − семье. Именно дома граждане могут почувствовать себя свободными, именно в семейной жизни люди видят пути собственной реализации, особенно в условиях, когда другие общественные институты почему-то не предоставляют такой возможности.

В апреле 2020 года ПроВладимир беседовал с Дмитрием Петросяном о том, как владимирцы пережили первый год пандемии. Говоря о реакции граждан на относительно скромную помощь государства, социолог отметил, что в общем-то помощи и не ждали:

«Пока люди не готовы объединяться для решения проблем и предпочитают индивидуальные стратегии. Как-то помогают друг другу внутри семьи. Семейные способы выживания у нас превалируют. То, что государство не оказало помощи в том объеме, в котором оказывали своим гражданам развитые страны, никого не удивило, никого не раздражало и не вызвало политических движений».

Утверждение о том, что семья является сильным общественным институтом, спровоцировало дискуссию в telegram-канале ПроВладимира. Наши подписчики задавали достаточно очевидный вопрос: «Как можно говорить о том, что институт семьи крепок, если мы видим столько разводов?» Мы перенаправили этот вопрос социологу.

---

Дмитрий Петросян: Здесь одно другому не противоречит, потому что мы разговариваем о разных вещах. Вообще, опросы молодежи в отношении семьи показывают две противоречивые вещи. Во-первых, когда мы говорим о ценности семьи, то [возникает вопрос], что люди понимают под семьей? Ценность семьи среди молодежи очень высока. Все разговоры о том, что молодежь на семью «забила» и она ее не интересует, совершенно не соответствуют действительности. Молодые люди до определенного возраста ориентированы на то, что нужно выйти замуж, жениться, нужны отношения и дети. Это все воспринимается позитивно. Они готовы и хотят вступать в брак, хотят иметь двух детей, хотя чаще имеют одного или, затянув с браком, ни одного. Но это желание.

Когда мы спрашиваем, как вы себе представляете счастливую семью, люди отвечают про любовь, взаимное доверие, материальный достаток, взаимное уважение в семье, гармонию в сексуальной жизни. Это все те качества, которые нацелены на взаимоотношения двух людей − мужа и жены. Взаимоотношения с родителями, с другими людьми − это отходит на второй план. То есть когда молодежь говорит о семье, она семью представляет как пару и их детей. Семейный очаг очень узкий. Дедушки−бабушки, папы-мамы находятся в другой жизни, это другая семья.

При этом с родителями пока нет серьезного конфликта поколений, он никак не проявляется. В принципе, у нас ценности родителей вполне совпадают с ценностями молодежи. Это успешная жизнь, наличие нормальной работы, нормальная социализация. Здесь нет ни культурного, ни цивилизационного разрыва − пока он не произошел. Может быть, он намечается чуть-чуть, происходит глобальная смена поколений в силу возрастных обстоятельств. Тем не менее в последние годы мы не видели всплеска молодежных субкультур, как мы это видели в 70‑е и 80‑е годы.

Семья для молодых людей − союз нормально контактирующих и психологически совместимых, имеющих общие интересы, доверие и любовь людей. Если же этого нет, то они довольно легко расходятся. Разводов много, да. Общество атомизировано – и «я» для себя важнее, чем «другой». Поэтому мучаться и терпеть психологические страдания непонятно ради чего (на самом деле, многие так и делают)… Если есть возможность развестись, то люди разводятся. Это не сейчас произошло, это весь XX век постепенно происходило, современная семья появилась уже достаточно давно.

Так в нашей стране произошло в 60 – 70‑е годы, когда появился частный мир, когда люди начали переселяться в отдельные квартиры, у них появились небольшие участки за городом. Этот частный мир оказался тем местом, где человек начинал реализовываться. Все остальное воспринималось как нечто чуждое. Там, снаружи, заставляют ходить на комсомольские собрания, вступать в организации, говорить «правильные вещи». Люди все это делали и говорили, но спокойно и хорошо чувствовали себя только дома. Туда нужно мебель поставить, купить телевизор, цветной телевизор, два телевизора. Это людей увлекло, частный мир стал важнее мира общественного.

В принципе, на мой взгляд, это явилось одной из причин крушения советской социалистической системы. Она, конечно, была построена на идее того, что человеческая природа меняется, и частно-собственнические интересы будут заменены общественными интересами. Но, как мы видим, этого не произошло. Для человека очень важно, чтобы у него была частная собственность, частный мир, в который никто не лезет. У всех дома было культурно и уютно, а когда выходили в подъезд, там могло быть и грязно, и пахнуть могло. Потому что это уже «не мое», это уже внешняя среда.

Сейчас этот контраст несколько преодолен. Территория рядом с домом для кого-то стала уже своей, но для кого-то до сих пор нет. Конечно, у нас атомизация уже дошла до того, что мы «каждый за себя». Но каждый индивид, каждый квант общества, который думает только о себе, когда он думает о своей защите, он чаще всего находит ее в семье. В меньшей степени – на работе. Люди своей профессией создают близость. Работающие вместе люди обычно имеют одинаковый стиль жизни и чувствуют общность. А вот дальше уже сложнее. Люди очень трудно собираются для решения общих вопросов. Совместные выступления мы почти никогда не видим. Мало видим совместных действий. Отсюда проблема развития гражданского общества, а это одно из условий. И мы видим, что молодежь здесь не особо отличается от старшего возраста, она тоже не проявляет большого стремления в массе. Определенная часть молодежи включается в волонтерское движение, которое идет снизу, которое поддерживается сверху, но в основной массе − не включается.

ПроВладимир: Сегодняшнее поколение 20 – 25-летних − это не те люди, которые выходили на митинги. И ведь так исторически бывает, что малочисленные поколения менее склонны к коллективным действиям и политическим выступлениям.

Дмитрий Петросян: Да, и это поколение попробовало выйти, но получило «по ушам». Кстати говоря, один из результатов мониторинга, который у нас был, [показал] резкое падение готовности участвовать в каких-либо акциях. У нас долгое время число таких людей держалось на уровне 13 – 15%, причем не только по нашим опросам, но и по ВЦИОМу те же цифры. Это не значит, что эти 15% выйдут протестовать, выходит 1%. Но это показатель неудовлетворенности и готовности с этим что-то делать. У меня даже есть статья о том, что заявка о готовности участвовать в процессе − это один из индикаторов социального самочувствия.

Сейчас у нас вдвое почти упала доля готовых участвовать в процессах. Это тоже какой-то показатель.

ПроВладимир: Процент сочувствующих при этом подрос вроде бы?

Это может быть. Но сочувствие ни к чему не обязывает.